Симфония любви - Страница 38

– Не вижу здесь ничего плохого.

– Конечно. Только это противоестественно, – хрипло заявил он и с силой приник своим приоткрытым влажным ртом к ее губам.

Мария не двигалась и не дышала, а только смотрела на его прикрытые, усыпанные веснушками, как и все лицо, веки и вспоминала искаженное лицо Молли, ее извивающееся в экстазе тело. Поцелуй казался бесконечным. Дыхание Тадеуса стало бурным, тело напряглось, его длинная худая нога, двигалась вверх, по ее ноге, задрав юбку до колена.

Он накрыл ладонью ее грудь. Мария вскрикнула, сбросила его руку и попыталась отвернуть свое лицо. Вкус его губ вызывал у нее отвращение и ярость.

– Хватит, – сквозь зубы сказала она и, высвободившись наконец, встала на колени. Ее волосы распустились и спадали на одно плечо, закрывая пол-лица. Губы Марии онемели, щека казалась поцарапанной.

Тадеус ухмылялся. На его лице отражались те же чувства, что в тот вечер на лице Молли.

– Понравилось, а? – хрипло спросил он.

– Нет, – безжизненным тоном ответила Мария и вытерла рот тыльной стороной руки.

– Неправда. Мужчина всегда знает об этом. Женщина пахнет по-особому, когда возбуждается.

Вдали послышался звук колокольчика. На мгновение облегченно прикрыв глаза, Мария вскочила. Тадеус пытался схватить ее за лодыжку, но она увернулась.

– Ты становишься слишком фамильярен.

– А кто в этом виноват? – его похотливая улыбка заставила девушку отшатнуться.

Мария бегом бросилась к дому. На пороге, уперев руки в бока и недовольно надув губы, стояла Гертруда. Экономка переминалась с ноги на ногу.

– Он проснулся и хмур, как медведь. Тебе лучше набраться терпения на сегодняшний вечер. А пока приведи в порядок волосы – они совсем растрепались. И стряхни с юбки прилипшую траву.

– Со мной что-то еще не в порядке? – спросила она, торопливо шагая вслед за Гертрудой по бесконечным коридорам.

– Точно. Ты могла бы держаться подальше от этого несносного конюха. Приличная девушка не должна портить себе репутацию общением с подобными парнями.

– Сомневаюсь, что дочь бедного викария достойна лучшего общества, – ответила Мария с такой горечью, что Гертруда замедлила шаг.

Экономка проводила Марию в ее комнату. Пока девушка торопливо расчесывала волосы и скалывала их на затылке в обычный тугой узел, Гертруда открыла шкаф и схватила платье, которое штопала сегодня утром.

– Я застираю пятна от травы, – недовольно вздохнула она.

– Боже милосердный! Ты поднимаешь такой шум, как будто мы занимались невесть чем. Это был всего лишь поцелуй. Я даже не придала этому особого значения.

Мария недовольно смотрела на свое отражение в зеркале, на потрескавшиеся губы.

Гертруда встала позади нее. С ее лица сошло озабоченное выражение, но тон оставался взволнованным.

– Послушай меня, девочка. Дважды нам приходилось из-за него расставаться с хорошей прислугой. Это были приличные девушки, пока не попали в его грязные руки. Он опозорил их, сначала сделав им ребенка, а потом отказавшись жениться.

– Можешь не беспокоиться, – твердо заявила Мария и вздрогнула, представив, что он опять касается ее.

– Это последние слова перед потерей невинности. И ты еще будешь отрицать, что он тебе нравится?

– Конечно, – выпалила она. – Буду!

– Тогда ты лжешь самой себе. Каждый раз, когда он входит в комнату, ты вспыхиваешь и смущаешься.

Она открыла рот, собираясь возразить, что смущается только из-за того, что видела его обнаженного, когда он занимался любовью с Молли на кухонном столе, а он, в свою очередь, тоже имел возможность видеть ее без одежды… И все это из-за ее склонности к мечтаниям. Но вместо этого она отбросила испачканное платье и взяла другое из рук Гертруды.

Экономка покачала головой и прищелкнула языком.

– Повторю тебе то, что мать говорила тебе с тех пор, как у тебя стала расти грудь: то, что Господь поместил между ног женщины, можно отдать лишь одному-единственному мужчине – единственной настоящей любви. Твоя девственность – самая большая жертва на алтарь любви.

– Моя мать ничего мне такого не говорила, – заявила Мария и, фыркнув, направилась к двери в комнату Салтердона.

– А должна была! – крикнула Гертруда ей в спину.

С раздраженным вздохом Мария наконец справилась с лентами чепца, затем схватила соломенную корзинку с клубками ниток и вбежала в комнату герцога, оставив что-то недовольно бормотавшую Гертруду в одиночестве.

Когда она подошла, Салтердон, как обычно, не обратил на нее внимания. Он неподвижно сидел у окна, и ветер ласкал его порозовевшие щеки.

– Простите, что опоздала. Я… – она прикусила губу, лихорадочно подыскивая оправдания своей задержке, а затем торопливо сказала: – Я писала письмо вашей бабушке.

Это не ложь, хотя и не совсем правда, подумала она, испытывая угрызение совести.

Он издал резкий звук – глубокий горловой смех, заставивший девушку удивленно взглянуть на него. В этой неожиданной усмешке слышались удивление и ярость. Затем он поднял на Марию свои серые глаза, и его губы искривились в циничной ухмылке. Она в замешательстве отступила и оглянулась. Ее взгляд упал на хорошо видное из окна лоскутное одеяло, расстеленное под голыми ветвями вяза, где всего несколько минут назад сидели они с Тадеусом.

Мария зарделась и на мгновение закрыла глаза.

– Разве у меня не может быть личной жизни? – с жаром спросила она и поставила корзину ему на колени. – Могу я хоть немного заняться собой? Никого не должно волновать, что я делаю в свободное время.

Салтердон опять рассмеялся. Прищурившись, он смотрел на нее, как на дешевую проститутку в таверне, и этот взгляд заставил ее вскинуть голову и сжать зубы.