Симфония любви - Страница 6

– Она говорит, что хотела бы увидеть его как можно скорее, как будто она сама герцогиня, черт бы ее побрал. А потом она скажет, чтобы я распаковывала ее проклятый чемодан и погладила ее кружевные панталоны… как будто мне больше нечего делать… как будто у меня прорва свободного времени.

Очевидно, что ожидания Марии быть встреченной приветливыми слугами в униформе и сверкающих белизной домашних чепцах, были всего лишь пустыми фантазиями, как и то, что к ней подойдет важный добрый мажордом и, слегка наклонив голову, представит ее прислуге. И что экономка проводит ее в теплое, уютное местечко рядом с кухней, предложит горячий чай и теплые пышки с маслом и сливками.

Вместо этого Марию вели по запутанным коридорам, не оставляя времени как следует разглядеть внутренности огромного дома, который, как она предполагала, при ярком свете дня выглядел бы если не очаровательным, то более уютным.

Она почти бежала, чтобы успеть за широкими уверенными шагами горничной. Перед ее взором мелькали уходящие в северном направлении галереи, дубовые лестницы, ведущие в темноту, туда, где высоко над головой смыкались обшитые деревом стены, образуя богатые резные своды. Таща за собой чемодан, Мария пыталась поддерживать разговор.

– Я и представить себе не могла, что дорога из Хаддерсфилда займет два дня. Мы даже не останавливались, чтобы поесть, только сегодня утром зашли в таверну за Ланкаширом… Наверное, я опоздала к чаю?

Ответа не последовало.

– Стыдно признаться, но это моя первая разлука с домом и семьей. Вы давно работаете в Торн Роуз?

Молчание.

Мария нахмурилась.

Воздух был холодным и сырым, как в склепе, окна и дверные проемы образовывали устремленные ввысь арки с контрфорсами. Все это выглядело таким мрачным и пустынным, несмотря на роскошь, что никак не вязалось с подходящей для больного ребенка обстановкой. У парня, за которым ей придется ухаживать, без сомнения, непростой характер. «Без света нет радости. Без радости нет жизни!» – часто повторял Пол с ясной улыбкой.

Маленькое полутемное помещение, куда привели Марию, располагалось наверху. Преодолев четыре лестничных пролета, они оказались среди расположенных в ряд одинаковых крошечных комнат для слуг, где свободного места было ровно столько, чтобы лечь или встать с постели. Одинокий серебристый луч, пробивавшийся сквозь задернутую занавеску единственного окна, светлой полосой лежал на полу у кровати. Вошедшая первой горничная нащупала лампу, зажгла ее и недоверчиво взглянула на Марию.

– Не понимаю, почему герцогиня выбрала именно тебя, чтобы ухаживать за ним. Клянусь, у нее не в порядке вот здесь, – она постучала пальцем по лбу, еще раз окинула взглядом Марию и покачала головой. – Надеясь на чудо, она привозила сюда мужчин, каждый из которых был в три раза больше тебя, но ни один не выдержал дольше двух недель. Все уехали, заявив» что скорее небеса разверзнутся, чем они проведут еще один день с… этим чудовищем.

– Какие жестокие слова! Любую одинокую душу или сердце можно спасти добротой и терпением.

Горничная фыркнула, приподняв брови.

– Ты его еще не видела. Ладно, неважно. Скоро сама все узнаешь, – сказала она и добавила, двинувшись в сторону двери: – На твоем месте я бы запиралась. Никогда не знаешь, кому вздумается вломиться к тебе ночью. В прошлом месяце виконтесса Крепшой проснулась и обнаружила, что человек, руки которого гладят ее тело под ночной рубашкой, вовсе не муж, а незнакомец в маске. Целых два часа он насиловал ее. Кроме всего прочего, у нее опустошили шкаф с бельем. Двумя днями позже ее лучшая сорочка была обнаружена висящей на позорном столбе в Найчелс Холлоу.

– И кстати, – добавила она после эффектной паузы, – на этой стороне расположены комнаты для женщин, на той – для мужчин. Ночные проделки влекут за собой немедленное увольнение – судя по твоему виду, ты понимаешь, о чем я.

Она фыркнула и еще раз недоверчиво оглядела Марию.

– Ванная в конце коридора. Она общая. Гертруда, старшая экономка, обещает поставить умывальники в каждую комнату, если сможет продлить кредит у местного лавочника – ни черта у нее не выйдет с этим проклятым кредитом. Я всегда ей говорила. Мы и так здесь слишком хорошо питаемся. Так что пока будешь мыться здесь – и чтобы долго не засиживалась.

– А когда я увижу мастера Салтердона? – крикнула Мария вслед горничной и, не получив ответа, бросилась к двери.

Худая фигура девушки исчезла в темноте, и все смолкло. Мария посмотрела сначала в одну сторону, затем в другую, и перед ее мысленным взором пронеслись образы разбойников и обезглавленных рыцарей. Вскинув голову, она вернулась в комнату, закрыла дверь и со вздохом прислонилась к ней.

Признается ли она даже самой себе, что события последних дней ошеломили ее? Всего за четыре дня она поступила на работу к герцогине Салтердон, уехала из единственных знакомых ей дома и деревни и оказалась в таком чужом мире, какой и вообразить себе не могла. Впервые в жизни она была одна, по-настоящему одна. Один росчерк пера герцогини – и размеренная и большей частью безрадостная жизнь, которую она вела все девятнадцать лет, растаяла, как дым.

Она свободна… Свободна от унылой правильности отца, от его жестокостей, творимых именем Господа. Свободна от того, что превращает в ад жизнь ее матери. Но куда подевалась радость?

Из маленького окна был виден бесплодный клочок земли и высыхающая, лишенная листьев рябина, на голых ветвях которой расселись грачи. Не найдя утешения в унылом пейзаже, Мария присела на край кровати, положила сцепленные руки на колени и уперлась взглядом в стену, слишком усталая и голодная, чтобы даже рассмотреть как следует крошечную комнату, украшенную одной или двумя картинами и с выцветшим потертым ковриком, делавшим пол теплее.